Роза и Крест (СИ) - Пахомова Элеонора (читать полную версию книги TXT) 📗
Медовый месяц они провели в Париже. Это Макс устроил сюрприз, воплотил ее мечту, которая жила во Фриде в виде образов и ощущений, а не просто набором банальностей: Париж — медовый месяц — мансарда. Фрида говорила ему, что хочет просыпаться в месте, пространство которого будто существует в другой реальности: в нем теряются утро и вечер, за окном виднеется небо, подернутое тонкой шалью сизых облаков, рассеивающих солнечный свет до однородного ровного свечения. Проснувшись, она видела бы холст, установленный на мольберте у окна, и предвкушала момент, когда это белое полотно ее стараниями обретет красочную завершенность. Она сидела бы на кровати, испытывая особое чувство покоя и умиротворения, зная, что в этой удивительной реальности все живет по ее законам: в нее не может ворваться суета, да и сама жизнь, неизменно подталкивающая к движению, переменам, приводящая к ней новых, непрошенных, людей и уводящая других — любимых. Но самое главное — она хотела, чтобы в этом сюрреальном мире рядом с ней был он. Был всегда.
Макс решил, что для воплощения ее фантазий лучше всего подойдет мансарда на одной из узеньких улочек Монмартра, и не прогадал. Треугольная крыша действительно меняла восприятие реальности, под ее наклонными сводами Фрида чувствовала себя, как в сказочном домике. На крошечном балконе в разноцветных горшках распускались цветы, улица шумела новыми звуками и возгласами на непонятных языках. Она просыпалась, чувствуя рядом его тепло, открывала глаза и видела, как в косых лучах кружатся крошечные частицы, носимые воздушными потоками. Она испытывала невероятное, щемящее счастье и молила невидимую силу, чтобы так было всегда.
Фрида любила Макса. Любила до дрожи, до беспричинно проступающих слез, до спазмов в горле, перехватывающих дыхание. Рядом с ним она была тихой и покорной. Касалась его нежно, ловила его дыхание, ощупывала взглядом каждый миллиметр его совершенного тела, боясь хоть чем-то помешать ему быть, существовать в естественной для него безупречности.
Она не знала другой любви — только он, как гармоничное, цельное продолжение ее самой. Любовь Фриды заключалась в необходимости слиться с ним воедино. Слиться не физически, хотя в этом она тоже испытывала весьма определенную потребность, но на всех уровнях, во всех смыслах. Фрида не чувствовала себя самодостаточной. Ей казалось, что она лишь половина чего-то целого. Она нуждалась в объединении с недостающей частью себя, благодаря которому глубокие темные трещины у нее внутри заполнятся, неровности и шероховатости сгладятся, и тогда изломанная поверхность обретет совершенную структуру, засияет, как зеркальная гладь. Фрида думала, что только после этого она сможет повернуться к миру лицом.
Пока же большой мир жил и дышал отдельно от нее вместе с населяющими его людьми, логикой и законами. Она никак не могла сродниться с ним, чувствуя себя другой. Ей казалось, что, лишенная целостности, она не вписывается в стройную мозаику мироустройства, выделяется в этом рисунке бракованной деталью и всем вокруг виден ее изъян.
Максим был для нее той самой, недостающей частью ее самой. Он был нужен ей — уверенный в себе, легкий, неотразимый, прекрасный. Она любила его, как могла, и хотела быть любима им, думая, что любовь — это моментальный клей, навечно прилаживающий одну половинку к другой.
«Мы всегда будем вместе, правда?» — шептала она, склоняясь над его лицом, когда, изнеможенные, они лежали в постели. Макс смеялся и говорил: «Конечно, будем». Проводил рукой по ее обнаженной спине от поясницы к шее, прижимал к себе так, что переносица Фриды аккуратно укладывалась в ложбинку под челюстью на его шее. Тогда на нее нисходили покой и мир. Но уже через несколько секунд из глубин ее сознания тонкими струйками фиолетового пара поднималась тревога, словно диковинная орхидея распускала лепестки. «А что, если не всегда? Что будет, если он уйдет?» — щекотало ее смутное беспокойство. «Нет, такого не случится. Этого не может быть! Не может быть никогда!» — твердо отвечала она сама себе, рассеивая внутренний туман, и крепче прижималась к мужу.
«Давай дадим клятву», — однажды сказала она ему. Это случилось под конец их медового месяца, когда на туалетный столик уже были выложены обратные билеты и паспорта. В тот день они как обычно проснулись, не думая о времени, любили друг друга в томной чувственной полусонной неге, потом спустились по узкой лестнице на улицу, попили кофе в уютном кафе у дома, похрустели багетами. Они бродили по улочкам Парижа, Макс держал ее за руку, и в молчании рождалась гармония.
«Растворяй и сгущай» — «Solve et coagula».
«Влюбленные…
Эта карта и ее близнец под номером XIV, «Искусство», — самые сложные и туманные из всех Ату [Арканов, ред.] … на карте изображена Арка из Мечей, под которой происходит Королевская Свадьба… Царственные персоны, изображенные на карте, — это Черный Король, или Король-Мавр, в золотой короне и Белая Королева в короне из серебра. Его сопровождает Красный Лев, ее — Белый Орел. Это символы мужского и женского принципов Природы… — написал о «Влюбленных» Кроули в «Книге Тота». — Эта карта вместе с Ату XIV составляет исчерпывающую алхимическую максиму: solve et coagula…».
Растворяй и сгущай. Фрида не знала, действует ли она согласно алхимической максиме или как-то еще, но она растворялась в Максе, а может, пыталась растворить его в себе, жадно вбирая его всем своим существом.
«Процесс solve представлен в Таро картой Влюбленных, процесс coagula — картой Искусства», — написал Дюкетт.
Вечерами она садилась за мольберт. Это был обязательный ритуал. Макс любил смотреть, как она рисует: Фрида творила вдохновенно, чувствуя спиной его взгляд. Этот процесс завораживал его, потом он любил ее неистовее и жарче.
«Давай дадим клятву», — сказала она вечером накануне возвращения в Москву. Они сидели на балконе, глядя на ночные огни, и смаковали вино. «Какую клятву?» — усмехнулся Макс, положив руку на ее обнаженную шею и спину. «Давай дадим клятву, что мы всегда будем принадлежать друг другу. Что мы будем вместе, пока смерть не разлучит нас. И после смерти мы тоже будем вместе, я так хочу. Давай поклянемся друг другу в этом осознанно. Пусть эта клятва будет нерушима», — сказала она серьезно, глядя ему прямо в глаза своими блестящими агатами. Макс снова усмехнулся тому, как значительно она произнесла эту речь, разглядывая ее сосредоточенное лицо. «Ну, если для тебя это так важно, то давай», — ответил он и притянул ее к себе для поцелуя. И они поклялись. Поклялись в тот вечер быть вместе навсегда.
Сегодня за окном шумел не Париж — Москва, а Макса не было рядом, но ведь он вернется. Вернется совсем скоро, и больше никакая сила не отнимет его у нее. Фриде вдруг стало неловко от мысли, что, стоило Максу уехать, как в ее грезы так беспардонно вторгся другой, бесстыдно улегся на ее колени, ел с ее руки и смотрел. Смотрел так, что на время Фрида забыла обо всем на свете, полностью поддавшись внутреннему бессознательному зову.
Когда она увидела его там, в полутемном ангаре, на мгновенье ей показалось, что перед ней Макс. От неожиданности она содрогнулась, сердце замерло, а потом ускорило ритм, нутро будто бы лизнуло пламя. Вот уж кого она меньше всего ожидала увидеть среди членов тайного общества, так это своего мужа. К тому же его там быть просто не могло. Секунды хватило, чтобы удостовериться — это не Макс. И волнение отступило. Но как похож! Тот же подбородок, линия бровей, безупречный профиль. Даже рост и походка. Только глаза другие, но красивые — насыщено-синие, как вечереющее небо с еле различимой рябью белесых облаков. А самое главное — в нем чувствовалась та же совершенная природа, что и в Максе. Будто этот молодой красавец, нареченный при ней божественным именем Осирис, и ее муж вышли из-под руки одного гениального творца, непревзойденного скульптора. Поневоле Фрида залюбовалась им и опомнилась лишь тогда, когда поняла, что он тоже смотрит на нее. Сидя за столом напротив, слегка склонив голову вперед, он смотрел на Фриду своими синими глазами из-под темных бровей, и в этом взгляде читались сила и вожделение. А теперь еще этот сон.
